Мухобойка, соль и лошадь-качалка - Елена Миллер

– И моя сестра, и ее муж, и мой доктор Парамонов до сих пор уверены, что это я сам испортил стену в своей мастерской. Они думают, что я сам начертил Нарисованного Человека, потом мой разум помутился, и я забыл об этом. Мне посоветовали сделать перерыв в работе, отвлечься от картин, съездить куда-нибудь, отдохнуть.

– Удивительные болваны…. – пробормотал под нос Гирс. Но тут же вернулся к разговору. – Впрочем, не будем отвлекаться! Итак, мы выяснили, каким образом Нарисованный Человек вернулся в вашу жизнь после длительного перерыва. Теперь расскажите мне, что происходило дальше. Вы упоминали про несчастные случаи с вашим автомобилем.

– Упоминал. – Немного оживился художник. – После того, как мне настоятельно посоветовали отойти от работы и развеяться, я решил поехать к своему приятелю. У него огромная дача за Заскучновском, он постоянно приглашал меня к себе, но из-за своей занятости я все время откладывал визит. И тут я решил погостить у него пару недель, в надежде, что в новой обстановке все быстро забудется.

– Вы поехали к нему на своем автомобиле?

– Естественно. В первую же субботу я собрался, позвонил другу. Я помню этот день, будто все это было только вчера…. Я подошел к автомобилю, оглянулся через плечо на дом. И снова внутренний страх стиснул мое сердце. Освещенный солнцем фасад, закрытые шторами окна, моя опустевшая мастерская – все показалось мне картонной, плохо нарисованной декорацией. Силы меня покинули, будто кто-то в одно мгновение выкачал из меня всю энергию. Мне уже не хотелось ехать к другу, мой дом держал меня мертвой хваткой, и я подумал внезапно, что Нарисованный Человек не даст мне вырваться отсюда….

– Но вы, все же, поехали?

– Да, я сделал над собой усилие и сел за руль.

– Где произошла авария?

– На выезде на Дальнее шоссе, по пути в Заскучновск. Солнце в тот день было не яркое, но, тем не менее, голова моя стала тяжелой и звенящей, как при солнечном ударе. Меня начало нестерпимо клонить в сон. Я из последних сил боролся с этим состоянием, решил увеличить скорость, чтобы побыстрее доехать до дачи друга. И вдруг я понял, что автомобиль не слушается меня! С ужасом, с похолодевшим сердцем я понял, что тормоза неисправны! Я запаниковал, попробовал съехать с дороги, сделать что-нибудь, чтобы сбросить скорость…. Меня занесло сначала на обочину, затем на пустошь у дороги, потом автомобиль врезался в заросли колючего кустарника. Они, собственное, его и остановили….

– Эксперты осмотрели автомобиль?

– Осмотрели. – Вздохнул Аполлинарий. Махнул рукой. – Коррозия деталей тормозной системы…. Причина – «несвоевременное и некачественное обслуживание техники». Что они еще могли сказать? Не мог же я начать рассказывать им про испорченную стену в мастерской, про постоянное присутствие за моей спиной невидимой силы.

– Тормоза. – Негромко произнес Даниил. Неодобрительно покачал головой. – Вы еще дешево отделались! Можно сказать, в рубашке родились.

– То же самое мне сказал тот рыжий капитан. – Усмехнулся художник. – Я не стал с ним спорить. Какой смысл?

– Как я могу предположить, на этом ваши беды не закончились?

– В то время они еще и не начались по-настоящему. – Снова помрачнел Аполлинарий. – Я не поехал к другу, вернулся домой. Я собрал все карандашные эскизы, масляные портреты Рины и с курьером отправил их этой даме. К свертку я приложил письмо, в котором пояснил, что дарю ей эти работы и желаю ей счастья. После этого Нарисованный Человек отступил. Несколько месяцев прошло спокойно. А потом меня чуть не сбросило со скалы.

– Что значит «чуть не сбросило»? – опешил Гирс. – Чем? Кто?

– Я не знаю. – Признался хозяин дома, развел ладони в стороны. – Это была весна! После череды оттепелей и похолоданий, на лесной скале над масонскими камнями образовался толстый жесткий слой льда. Знакомо вам это местечко?

– Прекрасно знакомо.

– Очень живописная скала! А вид, открывающийся с нее – просто мечта пейзажиста. Ни раз и не два я бывал там, провел за этюдником десятки часов. Я знаю на этом обрыве каждый камень, каждую поваленную сосенку. В тот день с самого утра у меня было отвратительное расположение духа. Во сне я видел старый дом, тот самый, в котором я провел детство. И снова, как и пятьдесят лет назад я ехал по длинному полутемному коридору на трехколесном велосипеде. И в том сне я снова испытал детский ужас перед Нарисованным Человеком, который вдруг начал проступать на старой, покрытой толстым слоем побелки стене. С криком я проснулся! В разбитом состоянии провел полдня в мастерской, потом не выдержал безделья – пошел на этюды на свое любимое место, на скалу. И вот, вообразите себе, на той самой тропинке, которую я знаю с детства, по которой проходил сотни раз, я вдруг потерял равновесие! Меня будто закрутило по оси, потом ударило об лед спиной, затем коленом! Я не успел даже вскрикнуть, не смог даже сообразить, что произошло, не почувствовал даже самый миг падения! Через мгновение мой рюкзак и этюдник вылетели со скалы вниз и исчезли с глаз! Не могу даже предположить, почему я не сорвался на масонские камни! До сих пор для меня это остается загадкой. Я схватился рукой за тоненькую ветку голого куста, могла ли она удержать меня? Не знаю…. Но факт остается фактом, я перестал скользить по наклонному льду! Через какое-то время я смог унять дрожь в ногах и осторожно перебраться от опасного края к заснеженной тропинке. Когда я, не помня себя от ужаса, спустился вниз, то нашел лишь лопнувший от удара рюкзак и свой этюдник, превратившийся в щепки. Так я остался жив во второй раз….

– Скала над масонскими камнями – опасное место. Особенно в гололед, об этом всегда предупреждают местное население по радио и в газетах. – Задумчиво проговорил Гирс. – Вам следовало бы выбрать другое место для прогулки.

– Вы совершенно правы. – Согласился художник. – Я проявил непростительное легкомыслие и был наказан. Совсем как в детстве, когда разбивал в кровь колено за невыученный урок.

Даниил промолчал, было неясно, как он отнесся к данному выводу, но между его бровей появилась резкая вертикальная складка.

– Вы принимаете какие-нибудь лекарства?

– Да, Парамонов выписывает их мне с завидной регулярностью. Что-то успокаивающее, плюс сильное снотворное, без которого я просто не могу жить в последнее время.

– Что-нибудь еще произошло с вами в эти год-два?

– Не хотелось бы утомлять вас подобными нудными деталями….

– Я очень люблю подробные нудные детали! – с едва заметной улыбкой перебил его Гирс. – Доставьте мне это удовольствие!

– Что ж…. – Аполлинарий вцепился в подлокотник кресла так, что ногти его побелели. – Извольте. Год назад я чуть не погиб при небольшом пожаре у нас на летней кухне.

– Как это произошло?

– Не имею ни малейшего представления. Летняя кухня – небольшая постройка перед садом, на заднем дворе нашего дома. Это крошечный дощатый домик, в котором стоит кирпичный мангал для шашлыков, небольшая печь, на котором Илона варит варенья, и мой продавленный старый диван. Я, знаете ли, простояв у мольберта около пяти часов, решил подремать в этом райском местечке. Не хотелось мыть руки и переодеваться для того, чтобы подняться в дом…. Я и раньше частенько так делал. В тот день на печке что-то томилось на маленьком огне в огромной кастрюле. Я уснул, как только моя голова коснулась жесткой вышитой подушки….. А вот проснулся бы – вопрос до сих пор остается открытым. Я с трудом очнулся оттого, что меня поливали ледяной водой, кругом были слышны истерические крики, от черного дыма сдавило грудь. Пока я спал, ветром захлопнуло дверь, с кастрюли на плиту упало полотенце, оно тут же вспыхнуло. Огонь быстро перекинулся на стол, на деревянную стену за плитой. Меня спасло то, что Гоша в этот момент вернулся домой, и, проходя по тропинке мимо сада, почувствовал запах гари….

– Каким же образом это происшествие может быть связано с присутствием Нарисованного Человека?

– Что ж, я объясню. – Улыбнулся художник. – Сергей Парамонов, мой психотерапевт, уже долгое время пытается облегчить мое состояние. Ровно за сутки до пожара в летнем домике, час в час, мы шли с ним по той самой тропинке мимо сада, я провожал его к воротам. Наш разговор был продолжением психотерапевтического сеанса, проведенного в моем кабинете. Сергей спросил меня: – «Что же, по твоему разумению, следует сделать, чтобы избавиться раз и навсегда от Нарисованного Человека?» Я, подумав, ответил ему: – «Нужно сжечь все мои картины, эскизы, наброски… – весь мой идиллический придуманный мир. Если я хочу остаться в реальном мире, то никогда больше не должен брать в руки краски и карандаш. Заняться простым и приземленным делом, забыть о творческом искажении пространства и прочих метаморфозах перенесения действительности на плоскость. Сгорят картины, исчезнет нарисованный мир – исчезнет Нарисованный Человек!» Парамонов грустно засмеялся, с сомнением покачал головой: – «Сможешь ли ты прожить без живописи? Это будет стресс еще более страшный, чем сосуществование с Нарисованным Человеком. Есть ли еще варианты?» И тогда я, тоже со смехом, сказал: – «Конечно, есть. Я могу сгореть сам!» Поверьте мне, Даниил Владимирович, мне вовсе не хотелось покидать этот бренный мир, я ответил так, чтобы более ярко показать тупиковость ситуации. Но как только я произнес эти слова, будто бы чья-то тень нависла над садом, скрыла солнце. Совпадение, скажете вы? Я не стану с вами спорить, но и бороться с этим я больше не буду, я решил оставить искусство.